А. П. Чехов

Письма за 1888 год. Часть 13

Перейти к письму: 531, 532, 533, 534, 535, 536, 537, 538, 539, 540, 541, 542, 543, 544.

530. А. С. СУВОРИНУ

11 ноября 1888 г. Москва.

11 ноября.

Благодарю Вас, Алексей Сергеевич, за Савину, т. е. за весть о ней. Я думаю, она отлично разделала бы медведицу. Но представьте мою маленькую беду! Жан Щеглов, которому я послал 2 экз. "Медведя" для Т<еатрально>-лит<ературного> комитета, сегодня пишет мне, что он по совету В. П. Буренина снес моего "Медведя" Абариновой к ее бенефису. Тон у Жана Щеглова радостный; счастливчик, мол, тебя удостоили! Боюсь, как бы не произошла неловкость. Про Савину я слыхал много хорошего, Абарнновой совсем не знаю, а потому не имею причин разделять радостный тон Щеглова. В ответ на его письмо написал, что я Савиной дал уже согласие. Пусть бедняга выпутывается.

Сегодня я кончил рассказ для "Гаршинского сборника" - словно гора с плеч. В этом рассказе я сказал свое, никому не нужное мнение о таких редких людях, как Гаршин. Накатал чуть ли не 2000 строк. Говорю много о проституции, но ничего не решаю. Отчего у Вас в газете ничего не пишут о проституции? Ведь она страшнейшее зло. Наш Соболев переулок - это рабовладельческий рынок.

Завтра и послезавтра буду переписывать рассказ и еще что-нибудь делать, а потом начну строчить для "Нового времени". Есть сюжеты.

В письмах к Щеглову я объясняюсь в нелюбви к театру. Хочу в него вселить эту нелюбовь, а то он за кулисами совсем обабился.

Глама у Корша подняла революцию. Никак не добьюсь толка: пойдет масловская пьеса или нет? Такой кавардак, что и не глядел бы. В неделю Корш ставит по 2 новые пьесы. Видел я на днях "Крокодиловы слезы" - бездарнейшая пятиактная белиберда некоего Карпова, автора "На земской ниве", "Вольной пташки" и проч. Вся пьеса, помимо ее дубоватой наивности, сплошное вранье и клевета на жизнь. Проворовавшийся старшина берет в лапы молодого непременного члена * и хочет его женить на своей дочке, влюбленной в писаря, пишущего стихи. Перед свадьбой честный и юный землемер открывает глаза непременному члену, этот последний открывает злоупотребления, крокодил, т. е. старшина, плачет, а одна из героинь восклицает: "Итак: порок наказан, добродетель торжествует!", чем и кончается пьеса. Бррр! После спектакля встречается мне Карпов и говорит:

- В этой пьесе я продернул желторотых либералов, потому она не понравилась и ее обругали… А мне наплевать!

Если я когда-нибудь скажу или напишу что-нибудь подобное, то возненавидьте меня и не знайтесь со мной.

Для своего будущего романа я написал строк триста о пожаре в деревне: в усадьбе просыпаются ночью и видят зарево - впечатления, разговоры, стук босых ног о железную крышу, хлопоты…

В члены Др<аматического> о<бще>ства я Вас не запишу, пока не поручите. Привет Вашим.

Ваш А. Чехов.

В каталоге Рассохина есть пьеса "Анна Каренина".

* помещика и дворянина.

531. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ

13 ноября 1888 г. Москва.

13 ноябрь.

Уф! Кончил, наконец, переписывать рассказ, запаковал и послал Вам, дорогой Алексей Николаевич. Получили? Прочли? Небось, сердитесь? Рассказ совсем не подходящий для альманашно-семейного чтения, неграциозный и отдает сыростью водосточных труб. Но совесть моя по крайней мере покойна: во-первых, обещание сдержал, во-вторых, воздал покойному Гаршину ту дань, какую хотел и умел. Мне, как медику, кажется, что душевную боль я описал правильно, но всем правилам психиатрической науки. Что касается девок, то по этой части я во времена оны был большим специалистом и не дальше как в это лето скорбел, что в Сумах недостает кое-каких учреждений.

Где Жорж Линтварев? Что он делает?

О получении рассказа, пожалуйста, уведомьте; если он не сгодится у Вас, то я пущу его в другое место с надписью "Памяти Гаршина". Нe дай бог, если не сгодится. Я с ним долго возился.

Денег у меня совсем нет, хоть караул кричи. Премию из Академии обещают выслать через 5 — 6 недель, а гонорара ниоткуда не шлют, потому что нигде не работаю. Когда издательница вышлет в редакцию деньги, то скажите, чтобы мне выслали в мгновение ока, т. е. телеграфным переводом. Боже, какие вы неловкие люди, зачем вы отдали Сабашникову за этого монстра Евреинова? Зачем вы не подождали меня? В интересах литературы я охотно женился бы на ней. У меня "Северный вестник" тогда имел бы 10 — 15 тысяч подписчиков. Я половину приданого ухлопал бы на рекламу. И Сабашникова не была бы в обиде.

А Короленко у меня не был. Прислал ли он повесть? Если да, то очень рад, а то мне до тошноты надоело читать Чехова.

Статья Мережковского, если смотреть на нее как на желание заняться серьезной критикой, весьма симпатичное явление. Главный ее недостаток - отсутствие простоты. Второй недостаток: автор не уяснил себе вопроса и недостаточно убежден; это видно из того, что почти на каждой странице он делает уступки и смешивает различные понятия; кое-где кричащие натяжки и туманности. Третий недостаток - это примечание редакции, которое я, хоть убейте, решительно не понимаю. Про каких там сотрудников говорится? Так извольте же под каждой статьей Протопопова делать примечание, что "сия статья, хотя и не нравится Чехову, но мы ее помещаем". Редакция отвечает за каждую строчку вместе с автором; виноваты она и автор, третьи лица тут лишние. Кто не согласен, тот может писать особую статью, а делать вылазку из оврага не подобает. Редакция, какова бы она ни была, должна быть безусловно самостоятельна, по крайней мере в глазах публики, на то она редакция.

Хотел бы поехать к Вам в Питер, да денег нет. Савина хочет играть моего "Медведя" - она была у Суворина, взяла мой адрес и номер с "Медведем". В Москве он идет с треском, пойдет и в провинции шибко. Вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Актеры Малого театра нарасхват читают мои "Именины". Им нравится. Особенно женскому полу пришлось по вкусу.

Спасибо за желание читать корректуру моих рассказов. Но ведь при самом лучшем, идеальнейшем корректоре нельзя избежать опечаток. Дело не в ять и не в фите. Нужно, чтоб сами авторы читали в корректуре свои статьи. Если в будущем Вы будете высылать мне мои корректуры, то обещаю не задерживать их долее одного дня. Сердечный привет всем Вашим. Да хранит Вас бог и все ангелы его.

Ваш А. Чехов.

532. А. С. СУВОРИНУ

15 ноября 1888 г. Москва.

15-го ноября.

Посылаю Вам, милый Алексей Сергеевич, "Каштанку", которую потрудитесь спрятать. Это для обложки. Обложка у меня будет белая, а на ней пятном сядет собака. Будет просто, но хорошо. Рисовал художник Степанов, ярый охотник, изучивший собак до тонкостей. Изобразить помесь такса и дворняжки - задача нелегкая, но Степанов, как видите, решил ее блестяще. Поглядите на ноги и на грудь. Придать лисьей морде добродушно-собачье выражение тоже нелегко, но и это сделано. Вы покажите рисунок Насте и Боре. Если им понравится, значит хорошо. Остальные рисунки еще не готовы. Совестно подгонять: приятели.

Своими "Именинами" я угодил дамам. Куда ни приду, везде славословят. Право, недурно быть врачом и понимать то, о чем пишешь. Дамы говорят, что роды описаны верно. В рассказе, посланном для Гаршинского сборника, я описал душевную боль.

Как Ваш рассказ? Мне любопытно прочесть. Я не думаю, чтобы он удался Вам, но знаю, что прочту его с большим интересом. У Вас много излишнего напряжения, подозрительности к себе, добросовестности, и Вы держите себя на веревочке, а это значит, что Вы не свободны; например; из боязни, что Вы недостаточно точны и что Вас не поймут, Вы находите нужным мотивировать каждое положение и движение. Репина говорит: "Я отравилась!", но Вам недостаточно этого, и Вы заставляете ее говорить лишние 2 — 3 фразы и таким образом своему чувству добросовестности жертвуете правдой… Я не скажу, чтоб это было коренным свойством Вашей натуры. Это - привычка глядеть на всё оком публициста. Старый солдат, о чем бы он ни говорил, всегда сведет речь на войну, так и Вы всегда сводите на публицистику. Если бы Вы написали с десяток рассказов да штук пять пьес, тогда пошло бы дело иначе: привычка поддалась бы навыку. Если же говорить о натуре, то она у Вас исключительная. У Вас есть то, чего у других нет. Пока мы не разошлись или не умерли, я бы с удовольствием эксплоатировал Вашу силу; я бы украл у Вас то, чем Вы не пользуетесь. Отчего Вы отказываетесь писать вместе "Лешего"? Если бы пьеса не удалась или если бы она пришлась Вам почему-либо не по вкусу, то я дал бы Вам слово никогда не ставить ее и не печатать. Если "Леший" не годится, то давайте другой сюжет. Давайте напишем трагедию "Олоферн" на мотив оперы "Юдифь", где заставим Юдифь влюбиться в Олоферна; хороший полководец погиб от жидовской хитрости… Сюжетов много. Можно "Соломона" написать, можно взять Наполеона III и Евгению или Наполеона I на Эльбе…

Пишу для "Нов<ого> вр<емени>" рассказ. Описываю одну поганую бабу.

Вчера один коршевский актер просил меня протежировать ему в Вашем магазине: приобрести Тургенева с уступкой. Я сказал, что Тургенев издание не Ваше и что моя протекция ни к чему не поведет. Так ли я поступил?

Сердечный привет всем Вашим.

Ваш А. Чехов.

533. Ал. П. ЧЕХОВУ

16 ноября 1888 г. Москва.

16 ноябрь.

Любезнейший боцман!

Посылаемая доверенность открывает пред тобою следующие радужные перспективы:

1) Ты пойдешь в Академию наук и получишь там 500 лавров. Как войти в канцелярию Академии, у кого там спросить и как выйти - всё это знает Алексей Алексеевич Suvorini filius *, к которому и обратись за разъяснениями. В Академии попросишь от моего имени, чтобы тебя сделали академиком.

2) На случай, если какая-либо из моих пьес ненароком попадет на казенную сцену или буде какая-нибудь частная сцена пожелает ставить "новинку" моего сочинения, я уполномочиваю гг. начальствующих лиц, директоров и антрепренеров вести переговоры с тобою, условия заключать с тобою и гонорар платить тебе. Если в Александринке пойдет мой "Медведь", то ты можешь испробовать силу доверенности: дирекция заключит контракт с тобою. Примечание раз навсегда: буде какая-либо из дирекций пожелает купить какую-либо мою пьесу, то таковое желание отклоняй, хотя бы тебе давали миллион. Я желаю получать проценты со сбора (2% за каждый акт). Гонорар будешь получать всякий раз по особому моему на то повелению.

Возлагаю на тебя все эти приятные обязанности не столько из желания доставить тебе удовольствие, сколько из уважения к твоим родителям.

Вексель и извещение о незаконном браке получил. За то и другое благодарю. Первое уже потратил, а от второго жду новой интереснейшей эпопеи с киндерами, переселениями, каломелями и проч.

Аверкиев ничего не может знать о "Северном вестнике". Он тут ни при чем. Хрипит и больше ничего.

"Родина" объявляет, что в ней будет сотрудничать какой-то М. Чехов. Не Митрофан ли?

Пьеса, поставленная на казенной сцене, ни в каком случае не может идти в частных театрах. Стало быть, что идет в Александринке или что имеет идти там, ни в каком разе не может быть допускаемо к представлению на частной сцене. О всякой новой пьесе буду извещать. К числу пьес, предполагаемых к постановке на казенной сцене, пока относятся две: "Медведь" и "Лебединая песня (Калхас)". Театральные дела мои держи в секрете. Никому ни гу-гу… Еще одно сказание: по театральным делам сам никуда не ходи и сам ничего не вчиняй, а жди, когда к тебе обратятся или позовут. Требовать, буде понадобится, можешь, сколько угодно, но просить не моги.

Пьесы, не законтрактованные казенной дирекцией, подлежат ведению агентов Драматического общества, а потому, буде на афише частного театра узришь какого-нибудь "Крокодила всмятку, или Ай да дядя!" моего сочинения, то не бей в набат, а сиди спокойно в нужнике.

Если пожелаешь написать пьесу, то пиши.

Все наши здравствуют. Маша поссорилась с Эфросой и дружит теперь с другими. У нас бывает теперь Ленский (А. П.) с женой, очень похожею на Каролину Егоровну в молодости; с этой Каролиной, кажется, затягивается у одного Ма канитель вроде дружбы. А сегодня у нас стирка.

А. Чехов.

Зажилив 68 рублей, ты только исполнил этим 68/100 частей моего желания.

С премией возьми и бумагу. Без бумаги не бери. Нада.

Сообщи свой домашний адрес.

* сын Суворина (лат.).

534. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

16 или 17 ноября 1888 г. Москва.

Johannes Leonis filius! * Посылаю Вам, как обещал, 2 экз. "Медведя": один для Смоленска, другой отдайте, кому знаете.

Спасибо за письмо. Если произойдет смущение, если Абаринова и Савина уступят друг другу и, таким образом, посадят моего "Медведя" на мель, то пусть так и будет. Пойдет - хорошо, не пойдет - не нужно. Торопиться не следует.

Сейчас или завтра после обеда у меня будет Соловцов, и мы обстоятельно поговорим о воробье. В его режиссерской мышеловке такая толкотня и жара, что нет возможности говорить серьезно.

Зачем Вы дразните меня Потемкиным? В своем потемкинстве я пока не вижу ничего, кроме труда, утомленья и безденежья да скуки громаднейших размеров. За своих "Медведей" мне стыдно, за премию - тоже стыдно, театра я не люблю, к литературе и к семье привык, интересных людей не вижу, погода отвратительная… Что ж тут завидного, и похож ли я на Потемкина?

Почерк Ваш становится лучше, только не исправляйте написанного и не подчеркивайте слов.

Я радуюсь, что Вы пишете повесть, и заранее приветствую "Корделию". Драматургов 700 у нас, а беллетристов в сто раз меньше. Пишите пьесы - спасение театра в литературных людях, — но не бросайте беллетристики. Если бросите, то я знать Вас не хочу.

Помните, что лето должны Вы будете провести на лоне природы.

Все мои купно с Кокленом-младшим шлют Вам привет.

Ваш Antoine.

Ax, как бы я желал, чтобы Ваша жена Вас била!

* Иоанн сын Льва! (лат.)

535. А. С. СУВОРИНУ

18 ноября 1888 г. Москва.

18 ноябрь.

Посылаю Вам, Алексей Сергеевич, заметку. Рассказ застрял; хочу я в этом сезоне писать рассказы в протестующем тоне - надо поучиться, — но от непривычки скучно, и я виляю. К тому же получил из "Сев<ерного> вестника" гонорар, и мне теперь море по колено: всё хожу да думаю.

Значит, пойдет Ваша "Татьяна"? Это хорошо. Будет ли успех, или нет, не знаю, но передряга для нервов хорошая будет. Будете всё лето вспоминать да охать. У Вашей "Татьяны" хоть конец есть, а каково-то было моему "Иванову"!

Можно не любить театр и ругать его и в то же время с удовольствием ставить пьесы. Ставить пьесу я люблю так же, как ловить рыбу и раков: закинешь удочку и ждешь, что из этого выйдет? А в Общество за получением гонорара идешь с таким же чувством, с каким идешь глядеть в вершу или в вентерь: много ли за ночь окуней и раков поймалось? Забава приятная.

Когда пойдет "Татьяна"? Напишите мне, и я норовлю приехать к первому представлению.

На меня от скуки нашла блажь: надоела золотая середина, я всюду слоняюсь и жалуюсь, что нет оригинальных, бешеных женщин… Одним словом, а он, мятежный, бури ищет! И все мне в один голос говорят: "Вот Кадмина, батюшка, вам бы понравилась!" И я мало-помалу изучаю Кадмину и, прислушиваясь к разговорам, нахожу, что она в самом деле была недюжинной натурой.

Будьте здоровы. Кланяйтесь всем Вашим. Напишите же, когда пойдет "Татьяна".

Ваш А. Чехов.

536. Ал. П. ЧЕХОВУ

18 ноября 1888 г. Москва,

Внимай! Некакий преподаватель Театрального училища был у меня и просил убедительно подобрать ему образцы ораторского искусства. Теоретик я плохой, ораторов на своем веку слышал только трех: Плевако, Федченко и Покровского; историю литературы забыл. Но уважить человека хочется. Помнится, что в день смерти Виктора Гюго в палатах говорили коротенькие, очень красивые, музыкальные речи. Пойди сейчас к Алексею Сергеевичу и, объяснив ему, в чем дело, попроси его сказать тебе, в каком году и в каком месяце умер Гюго; получив ответ, поройся в старом "Новом времени" и сыщи желаемое. Нужны речи по поводу смерти Гюго и похорон его. Спросишь также, не припомнит ли А<лексей> С<ергеевич> коротеньких образцов и не посоветует ли чего-нибудь? Не укажет ли на что-нибудь Буренин? Я был бы премного благодарен.

Получил ли ты доверенность?

Сегодня я послал третью передовую.

Скучно пробавляться одною беллетристикой, хочется и еще чего-нибудь. Поневоле на чужой каравай рот разеваешь.

Скоро буду в Питере. Если случится узнать, когда в Александринке пойдет мой "Медведь", то уведомь.

Будь здрав. Спешу.

Твой Antoine.

537. Е. М. ЛИНТВАРЕВОЙ

23 ноября 18S8 г. Москва.

23 ноябрь.

Уважаемый товарищ!

Плахты я получил давно, но до сих пор не благодарил по той же самой причине, по какой Вы не пишете, что они стоят и что делать с деньгами - Вам ли прислать почтой, или исполнить какое-нибудь поручение? Я, если хотите, могу выслать отличного чаю, печений - чего хотите; к плахтам были приклеены бумажки с обозначением цен, но многие без бумажек - вероятно, пропали дорогою, так как по сложении получается подозрительно малая сумма, что-то около 10 — 11 рублей.

Все плахты отменно хороши. Лучших не нужно. Я низко Вам кланяюсь и благодарю.

Гаршинский сборник выйдет в декабре. Мой рассказ, если его не вырежет из сборника цензура, будет. За цензуру сильно опасаются. А рассказ велик и не очень глуп. Прочтется он с пользой и произведет некоторую сенсацию. Я в нем трактую об одном весьма щекотливом старом вопросе и, конечно, не решаю этого вопроса.

Рекомендую Вашему вниманию рассказ Златовратского "Гетман" в последней книжке "Русской мысли". Очень мило.

Плещеев пишет мне, что Ваш композитор работает. А что Павел Михайлович? Пресимпатичный человек!

У меня работы по горло, но по обыкновению скучно и грустно. Пишу, пишу, немножко лечу, опять пишу и по обязанности хожу к добрым знакомым, которые мне надоели. С удовольствием уехал бы в деревню спать и спал бы, как крот, до самого мая.

Зинаида Михайловна писала Мише, что <…>* бьет коромыслом только пьяных. Спасите меня, о неба херувимы! С ужасом ожидаю лета. Надо будет предупредить Тимофеева.

Как живет мой друг Артеменко? Низкий поклон всем Вашим и сердечные пожелания. Вся моя бумага приспособлена для писанья рассказов и разделена на половинки - простите.

Уважающий А. Чехов.

А какого мнения Наталия Михайловна о хуторе? Скоро буду видеться с Вашим братом. Моя статья о Пржевальском переведена на немецкий язык. Пишу я статьи в 100 — 200 строк, не больше, пишу о чем угодно: о путешественниках, о татарах, об уличном нищенстве, о всякой всячине. Я хочу учиться у Ленского читать и говорить. Мне кажется, что из меня, если бы я не был косноязычен, выработался бы неплохой адвокат. Умею коротко говорить о длинных предметах.

* В источнике пропуск.

538. Ал. П. ЧЕХОВУ

28 ноября 1888 г. Москва.

666!

Ты идешь к Савиной… Разве это нужно? О чем ты с нею будешь филосомудрствовать? Актрис только просят и умоляют, а я не желал бы, чтобы ты вынужден был просить. Это и неприятно, и ненужно…

В Шмахове, которого рекомендует Алекс<ей> Алексеевич и которого я немножко знаю, трактуется только о судебных ораторах. Ты спроси у старика.

Если "Медведь" пойдет, то сделай у нотариуса копию* с доверенности, что и требуется доказать. Если же "Медведь" не пойдет, то не нужно.

Получил ли ты от матери письмо? Напиши ей хоть одну строчку.

Если Академия не вышлет денег, то на какие шиши я приеду в Питер?

Таких статей, какую ты прислал ("Южный край"), я читал много, читал, читал и бросил читать, не добившись никакого толку. Вопрос "кто я?" и по сие время остается для меня открытым.

Я и старичина бомбардируем друг друга письмами: философствуем.

Лейкину буду писать. Обругаю. Он меня боится немножко.

Если придется видеть провинциальные газеты, то просматривай театральный репертуар: не даются ли где пьесы г. Чехова? Всех пьес у меня ходячих две, а в декабре, когда я приведу свой репертуар в порядок, будет целых пять: одна большая, четыре мелкие.

Мне хочется добиться 600 — 800 рублей в год дохода (для вдовы). Как только добьюсь до сей цифры, то скажу: "Не пиши, Денис, больше не нужно!"

Николай пропадал десять дней и сейчас пришел.

Будь здрав, невредим, водки не пей, похоть удерживай, пиши передовые, а репортерство брось. Поклон Наталии Александровне. У Путяты чахотка. Он нищенствует.

Твой Antoine.

* Перепиши и дай засвидетельствовать. Это стоит дешево, дешевле новой доверенности.

539. А. С. СУВОРИНУ

24 или 35 ноября 1888 г. Москва.

<…> Писатели должны быть подозрительны ко всем россказням и любовным эпопеям. Если Зола <…> писал на основании слухов и приятельских рассказов, то поступал опрометчиво и неосторожно.

Ах, какой я начал рассказ! Привезу и попрошу Вас прочесть его. Пишу на тему о любви. Форму избрал фельетонно-беллетристическую. Порядочный человек увез от порядочного человека жену и пишет об этом свое мнение; живет с ней - мнение; расходится - опять мнение. Мельком говорю о театре, о предрассудочности "несходства убеждений", о Военно-Грузинской дороге, о семейной жизни, о неспособности современного интеллигента к этой жизни, о Печорине, об Онегине, о Казбеке… Такой винегрет, что боже упаси. Мой мозг машет крыльями, а куда лететь - не знаю.

Вы пишете, что писатели избранный народ божий. Не стану спорить. Щеглов называет меня Потемкиным в литературе, а потому не мне говорить о тернистом пути, разочарованиях и проч. Не знаю, страдал ли я когда-нибудь больше, чем страдают сапожники, математики, кондуктора; не знаю, кто вещает моими устами, бог или кто-нибудь другой похуже. Я позволю себе констатировать только одну, испытанную на себе маленькую неприятность, которая, вероятно, по опыту знакома и Вам. Дело вот в чем. Вы и я любим обыкновенных людей; нас же любят за то, что видят в нас необыкновенных. Меня, например, всюду приглашают в гости, везде кормят и поят, как генерала на свадьбе; сестра возмущается, что ее всюду приглашают за то, что она сестра писателя. Никто не хочет любить в нас обыкновенных людей. Отсюда следует, что если завтра мы в глазах добрых знакомых покажемся обыкновенными смертными, то нас перестанут любить, а будут только сожалеть. А это скверно. Скверно и то, что в нас любят такое, чего мы часто в себе сами не любим и не уважаем. Скверно, что я был прав, когда писал рассказ "Пассажир I класса", где у меня инженер и профессор рассуждают о славе.

Уеду я на хутор. Чёрт с ними! У Вас есть Феодосия.

Кстати о Феодосии и татарах. У татар расхитили землю, но об их благе никто не думает. Нужны татарские школы. Напишите, чтобы деньги, затрачиваемые на колбасный Дерптский университет, где учатся бесполезные немцы, министерство отдало бы на школы татарам, которые полезны для России. Я бы сам об этом написал, да не умею.

Лейкин прислал мне очень смешной водевиль своего сочинения. Это человек единственный в своем роде.

Будьте здоровы и счастливы.

Ваш А. Чехов.

Скажите Маслову, что судьба его пьесы решается: колебание то в одну, то в другую сторону. Одну испанскую пьесу поставили и провалились, другой ставить не решаются.

540. А. С. СУВОРИНУ

28 ноября 1888 г. Москва.

28 ноябрь.

"Счастливые мысли", дорогой Алексей Сергеевич, не совсем подходят. Читатель привык искать под этим заглавием мысли бернардовского пошиба. Во-вторых, это заглавие не раз уж эксплоатировалось малыми газетами.

Свой рассказ я кончу у Вас, и если он сгодится для "Нов<ого> врем<ени>", то я буду очень рад. Я бы его давно уже кончил, по мне мешают так, как никогда еще не мешали. Посетителям нет конца… Просто мука! Столько лишних разговоров о чёрт знает чем, что я обалдел и о Петербурге мечтаю, как о земле обетованной. Сяду у Вас в комнатке сиднем и не буду выходить.

Рассказ выходит скучноватым. Я учусь писать "рассуждения" и стараюсь уклоняться от разговорного языка. Прежде чем приступить к роману, надо приучить свою руку свободно передавать мысль в повествовательной форме. Этой дрессировкой я и занимаюсь теперь. Я дам Вам прочесть. Если мои опыты годны на что-нибудь, то берите; если не годны, то так и скажите. У меня много негодного товара, и я не чувствую себя дурно оттого, что не печатаю его. Сюжет рассказа таков: я лечу одну молодую даму, знакомлюсь с ее мужем, порядочным человеком, не имеющим убеждений и мировоззрения; благодаря своему положению, как горожанина, любовника, мужа, мыслящего человека, он волей-неволей наталкивается на вопросы, которые волей-неволей, во что бы то ни стало должен решать. А как решать их, не имея мировоззрения? Как? Знакомство наше венчается тем, что он дает мне рукопись- свой "автобиографический очерк", состоящий из множества коротких глав. Я выбираю те главы, которые мне кажутся наиболее интересными, и преподношу их благосклонному читателю. Рассказ мой начинается прямо с VII главы и кончается тем, что давно уже известно, а именно, что осмысленная жизнь без определенного мировоззрения - не жизнь, а тягота, ужас. Беру я человека здорового, молодого, влюбчивого, умеющего и выпить, и природой насладиться, и философствовать, не книжного и не разочарованного, а очень обыкновенного малого.

Выходит у меня не рассказ, а фельетон.

Директора московск<их> театров я отлично знаю. Добрую половину он врал на женщин.

Эчегерая можно играть в мещанской гостиной, а для Маслова нужно воздвигать соборы и кладбища. Разница большая. Если бы пьеса Маслова была втрое хуже, но обыкновенная, бытовая или брыкательная, то она давно бы уже шла у Корша. Ведь вопрос не в том, хороша она или нет! Откуда Маслов взял, что Петипа - Дон-Жуан? Это деревянный, лакированный француз и больше ничего.

Привет Вашим. Отличные у Вас конверты! Когда я женюсь на богатой, то куплю себе на 100 руб. конвертов и на 100 р. духов.

Ваш А. Чехов.

Вместо "Счастливых мыслей" не взять ли "Без заглавия"?

541. Ф. О. ШЕХТЕЛЮ

1 декабря 1888 г. Москва.

Клянусь Вам, что Ваши уверения в том, что Вы якобы надоедаете мне, ни на чем не основаны.

Николая можно поискать еще разве только в Мещанском училище у Дюковского или у Лиодора Иваныча Пальмина, живущего неизвестно где. В каком месте он открыл для себя Аркадию, я не знаю: теряюсь в догадках. Это не Николай Чехов, а Калиостро.

Завтра я еду в Петербург. Едва я уеду, как Николай вернется домой. Это мое соображение (секретно! он взял у меня немного денег, обещал принести и теперь, вероятно, ждет, когда я уеду, — совестно).

Прощайте. Дай бог Вам покоя и всего хорошего. Нет ли каких поручений?

Ваш A. Чеxoa.

542. К. С. БАРАНЦЕВИЧУ

2 декабря 1888 г. По пути в Петербург.

Милый Казимир Станиславович, если Вы живете в прошлогодней квартире, то это письмо дойдет до Вас. Я приехал и был бы рад повидаться. Напишите, в каком часу можно застать Вас? Адрес: "Новое время". Я еду вместе с этим письмом; когда Вы получите его, я уже буду шлифовать невские мостовые.

Ваш А. Чехов.

Простите, голубчик, за Болеславича. У меня есть приятель полковник, которого зовут Болеславом, и я всё путаю по рассеянности.

Написал бы письмо на другом бланке, да некогда и негде.

На обороте:

Петербург, Пески, 3-я улица, 4

Его высокоблагородию

Казимиру Станиславовичу Баранцевичу.

543. В. А. ТИХОНОВУ

2 декабря 1888 г. По пути в Петербург.

Я еду в почтовом поезде вместе с этим письмом. Остановлюсь там, где предполагал.

Ваш А. Чехов.

На обороте:

Петербург,

Пушкинская, 19, кв. 26

Владимиру Алексеевичу Тихонову.

544. К. С. БАРАНЦЕВИЧУ

8 декабря 1888 г. Петербург.

По обстоятельствам, от редакции не зависящим, я у Вас, милый друг, обедать в четверг не могу. Увидимся у Лейкина.

Немножко хвораю, вероятно, от объедения.

Ваш А. Чехов.

Почтение Вашей семье.

На обороте:

Здесь.

Пески, 3 улица, 4

Его высокоблагородию

Казимиру Станиславовичу Баранцевичу.

Смотрите также: